ЖУРНАЛ «КАЗАКИ»

Поколение молодых людей, родившихся в России в 30-40 годах, прожило юность, зрелость, а иные и всю жизнь, в странных обстоятельствах. Оно не знало истории своей страны. Не то чтобы не знало вообще, а было с ней ознакомлено весьма односторонне.

Поколениям, родившихся в других странах, особенно европейских, была предоставлена более широкая возможность общения с разными точками зрения на события прошлых лет в истории и их стран и вообще мирового содружества. Они могли выбирать, анализировать, открыто спорить, утверждая своё мировоззрение.

И лишь с 90-х годов XX столетия мир постепенно стал открываться российским людям. Мы узнали другие точки зрения. Мы познакомились с другой историей России и даже с людьми, которые прямо или косвенно творили эту другую историю. Прибавляя к славе и гордости российской многие страницы. Чаще всего мы были удивлены, поражены, обижены…

Вам предлагается история весьма необычайного че­ловека. Донского казака, в 32 года ставшего полковником генерального штаба России и в 40 лет – единственным русским, получившим генеральское звание из рук Президен­та А. Линкольна. 17 июня 2011 года исполнилось 150 лет со дня присвоения звания бригадного генерала Ивану Васи­льевичу Турчанинову.

Кончался XIX век. Давно отгремела братоубийствен­ная гражданская война. Последняя, как покажет время, на бескрайних просторах Соединённых Штатов. Народ ак­тивно занялся мирным созиданием. Настолько активно, что уже к концу века страна заняла ведущее место среди самых развитых государств планеты.

На территории штатов Иллинойс и ряда соседних яркой осенью 1880 года бушевал праздник. Взрыв демо­кратии и патриотизма обуял все слои населения. Про­водились очередные праймериз. Жители штата решали неразрешимую головоломку – какому кандидату отдать голоса, кто из них лучше поможет в работе, бизнесе, учё­бе. Умные устроители праздника вовсю старались расше­велить население.

К приезду кандидатов мелкие и средние города чистились, мостились дороги, сносилось старое и вет­хое, заново раскрашивались фасады зданий вдоль цен­тральных улиц. Всё украшалось яркими плакатами и флагами. Но главное на улицы выбрасывались де­шевые товары и продукты и гром оркестра будоражил сознание обывателя, создавая эйфорию бесконечного праздника.

Кавалькада колясок и дилижансов двигалась по до­рогам южного Иллинойса. Кандидат от республиканской партии Джеймс Абрам Гарфилд в сопровождении много­численной свиты друзей, помощников и журналистов объ­езжал штаты среднего и южного пояса Америки. Джеймс Гарфилд, заслуженный генерал прошедшей войны, при­гласил в поездку и старых товарищей по баталиям. Пото­му маршрут был проложен ещё и по местам боевой славы в штатах Теннесси и Алабама.

День назад на митинге в St.Louis кандидат в Пре­зиденты начал свою победную речь с благодарности в адрес ветеранов, белых и чернокожих, живых и пав­ших. Воздав должное самоотверженности содат и офице­ров, заверив в вечной памяти их заслуги перед страной, он продолжал – «Ныне мы боремся за ту Америку, кото­рая достойна возрождения. Демократические принци­пы, провозглашенные нашей партией, в том числе пред­ложенная нами XV поправка к конституции о праве го­лоса чернокожим, явились основой возрождения стра­ны…» И так далее…

Он долго говорил, прерываемый аплодисментами и свистом. Генерал был доволен собой и теперь в коля­ске рассеяно слушал восторженные слова помощников и друзей.

Перед его взглядом расстилалась бескрайняя слег­ка холмистая равнина, украшенная осколками дубрав и блестящими зеркалами многочисленных речушек и озёр. Молчаливая равнина. Лишь изредка виднелись фермы и стада тучных разноцветных коров, немного оживляющих однообразный пейзаж. Было жарко и душ­но. Недавно прошли обильные дожди и земля парила, наполняя воздух ароматами полевых цветов и вспахан­ной почвы.

Напротив генерала сидел его старый военный при­ятель и соратник по битвам генерал Джордж Макклелан. Худощавый, весьма небольшого роста, энергичный че­ловек. Приятели в шутку называли его маленький Мак, а некоторые, желая подсластить дух тщеславия – юным Наполеоном. Ныне выбранный губернатором штата New Jersey он уже мало походил на бравого армейского гене­рала. Отказаться от приглашения старого боевого това­рища, да к тому же кандидата в Президенты, маленький Мак не мог себе позволить. Нет, он сопровождал Гарфилда не для поддержки его кандидатуры. Макклелан был сто­ронником демократической партии. Но уж очень взволно­вала мысль о возможности посетить памятные боевые ме­ста, где он не был пятнадцать лет. Да ещё не один, а вместе с боевыми товарищами.

Коляски пылили по грунтовым дорогам. Разговоры постепенно умолкли и дрёма наваливалась на путеше­ствующих.

– Мак, помнится где-то тут рядом был городок с жен­ским именем, кажется Anna, – прервав сонное молчание промолвил Гарфилд, – там формировался 19-ый Иллиной­ский полк. Не помнишь! Я это к тому, что в то время в го­родок какой-то фермер привозил необыкновенное пиво. Помню его необычайный вкус. Хорошо-бы сейчас испро­бовать. И генерал облизал языком пересохшие губы.

– Нет, пиво не помню, – встрепенулся Мак, – а вот за­бавную историю с тем полком помню.

– Что за история, дружище?

– В мае 1861 г. я привёл к Президенту кадрового во­енного, моего приятеля. Нам тогда остро нехватало опыт­ных, понюхавших пороха офицеров. А этот, представля­ешь, окончил академию генерального штаба в России, был в звании полковника, учавствовал в боях.

– Я его кажется знаю, Мак!

– Конечно. Ещё как! Сейчас вспомнишь. Так вот он сам предложил свои услуги, а я лишь высказал свои реко­мендации Президенту. Но Линкольн знал его и раньше. Они когда-то и тот и другой работали у меня на Иллиной­ской железной дороге. Я же отрекомендовал его как бле­стящего военного. Видел его на военной службе в России, много общался и слышал немало добрых слов, как о про­фессионале и порядочном, трудолюбивом человеке. А уж какой инженер-строитель был. Талант!

– Так что за история, Мак?

– Извини, отвлёкся. В это время Улисс Грант фор­мировал волонтёрские войска. Человек он, ты знаешь, хотя и мастер своего дела, но уж больно резок и крут. И буквально за пару-тройку месяцев создал 21 полк из новобранцев. Разношерстный народец, правда, ну не об этом речь. Пришла пора назначать командиров полков. А в то время заела нас демократия. До того до­шло, что в армии командиры были выборными, вплоть до полков. И вот в этом самом 19-ом иллинойском пол­ку, который ты упомянул, перед солдатами предстали два кандидата – всем знакомый Улисс Грант и мой рекомен­дованный. Никому неизвестный.

Дебаты были жуткие. Яростные. Чуть до драк не до­ходило. И представляешь – прошел мой человек. Сумел убедить солдат и офицеров, просто и ясно изложить свой план обучения, обхождения, оплаты, порядок отпусков. Вообщем прошел. А Грант провалился. Это наш лучший стратег, представляешь! Он сумел пройти только в сосед­нем 21-ом полку волонтёров. Вот такая смешная история. А ведь потом Улисс вознёсся до небес.

– Так что Мак, неужели прошел тот русский?

– Да тот самый, единственный русский среди нас! Он вскоре командовал уже бригадой, потом дивизией. Ну, вспоминай…

– О, конечно! Помню, помню Мак. Отлично помню. Судьба столкнула нас в 1862 г. в трагичной для него си­туации. Он тогда держался в высшей степени героически. А где он сейчас?

– Не знаю. Был ранен и после войны вновь устроил­ся ко мне в Чикаго на железную дорогу, патентным по­веренным. Я-то вскоре ушел в политику и лишь изредка слышал, что он долго работал, а потом вдруг уволился и занялся химерами. Это так похоже на русских! С тех пор ничего о нём не знаю. Да ты не слушаешь, Джеймс! Спишь что-ли.

В ответ лишь слышалось мерное сопение, прерыва­емое лёгким мелодичным храпом. Вскоре задремал и маленький Мак.

Осеннее солнце садилось за горизонт, кроваво раскра­шивая редкие застывшие облака, обещая ясный и жаркий следующий день. Усталые лошади еле тащились по дороге. Но видимо почуяв близость жилья, приналегли и вся каваль­када понеслась, вздымая тучи пыли. На самом деле вскоре показались дома. Сначала одиночные фермы, а затем впол­не городские строения, сквозь которые пролегла улица.

– Проснись Мак! Я ж тебе говорил, что вскоре будем в Anna. Так оно и есть, – теребил приятеля Джеймс, – вот он наш город. Совершенно не изменился. Хорошо помню тот бар. Вон он там, направо и с правой стороны. Эй! – генерал высунулся из окошка коляски, – здесь заночуем. Останавливайтесь.

Город был тих и безлюден. Он не ждал приезда столь высоких гостей. Ветер швырял по улицам красные ли­стья, обрывки бумаг и газет, хлопал ставнями и вообще в те вечерние часы чувствовал себя полновластным хо­зяином улиц и переулков. Кавалькада остановилась пе­ред единственной двухэтажной гостиницей. Выскочил заспанный портье и засуетился при виде многочислен­ных богато одетых людей. Он то хватался за сумки и бау­лы, то широко раставляя руки в полупоклоне приглашал в гостиницу, одновременно стараясь показать возницам въезд на конный двор.

– Мак! Друзья! Тут без нас разберутся. У меня всё пересохло внутри. Здесь очень близко, – кандидат в прези­денты уверенно зашагал по улице. За ним плёлся, кряхтя от долгого сидения в коляске, маленький Мак и трое при­ятелей генерала. Ещё издали до них донеслись визгливые звуки оркестра, а вскоре открылся и вид на характерное для тех времён здание питейного заведения, салуна. Двух­этажное деревянное сооружение, обвешанное газовыми рожками, окрашенное в коричневые тона. Дополняло всё размалёванные фигуры полуголых дам в экстравагантных позах и ковбоев на взмыленных мустангах.

Не успели они войти как хозяин заведения, увидев богатых посетителей, вызвал дам. Оркестр грянул во всю мочь и вот уже местная потаскушка стала привычно разы­грывать спектакль с раздеванием. Хлопнул выстрел и с де­вушки упал лифчик. Ещё один – падают юбки… Тут выско­чил стрелявший ковбой и громко с подвыванием завопил известную мелодию – My name Sam Wane…

Но допеть не дали. Внезапно примчался мэр город­ка, кем-то оповещённый. Замахал руками, затопал нога­ми и брызгая слюной закричал на хозяина – Что ты этакое позволяешь, Том! Что подумают гости! Убрать этих шан­сонеток. Наведи наконец порядок… Смотри, прикрою за­ведение.

Том ошарашенно поглядел на главу города, по­том на гостей и быстро понял свою оплошность. Через минуту-другую столы были накрыты светлыми скатер­тями, правда не первой свежести, опилки на полу смете­ны куда-то в углы, а за дальними столиками благочинно засели местные завсегдатаи с тем же дамами, очистив центр салуна. Теперь кавалеры и дамы старались вести себя благочинно, занимая друг друга дружескими бесе­дами.

– Том, – обратился к хозяину Джеймс Гарфилд, – пят­надцать лет тому назад видимо твой предшественник уго­щал нас необычайным пивом. Конечно, прошло столько время, но может ты знаешь и это пиво и того фермера, который привозил его.

– Сэр! Вы видимо большой человек… – начал было Том.

– Да ты знаешь, что перед нами будущий президент Америки, – прервал его нетерпеливый мэр.

Том заглотнул слюну, выкатил глаза. В них прыгали бесы. Он широко развёл руки и с притворной радостью нараспев произнёс – Кто ж не знает старого ирландца. Весь Иллинойс знает. Он правда загнулся уже, но сыну пе­редал все секреты, сэр. Сейчас будет исполнено. Располо­гайтесь. Сейчас всё будет на верхнем уровне. И пиво и музыка.

Гости расселись в углу у окна. Нетерпеливый мэр всё крутился возле, пока и его не пригласили присесть. Нако­нец, вынесли в больших глиняных кувшинах пиво и гости с наслаждением, молча осушили первые стаканы. Завя­зался разговор. Все остальные посетители, поначалу при­тихшие, быстро освоились с новой обстановкой и вообще вскоре перестали пялить глаза на высоких гостей.

А в это время из тёмного угла залы послышалась негромкая нежная мелодия. Пела скрипка. И было так странно слышать в этих прокуренных стенах, пропитан­ных алкоголем и мочёй, мелодии европейской музыки, что гости подняли головы, оторопело вглядываясь в тем­ноту зала.

Постоянные посетители не обратили внимания на появление скрипача. А мелодия крепла и волшебные звуки неслись из темноты, заполняя и простые и сложные души людей светлыми радостными чувствами. Играла рука профессионала.

– Том, – негромко позвал хозяина Джеймс – кто это?

– Вам нравится, сэр! В нашем городке живёт. Ветеран войны, люди говорят. Неважно ему приходится. Вдвоём с женой кое-как перебиваются. Он игрой на скрипке, она перешивает людям старые платья. Слышал, что умеет ле­чить болезни. Но денег за лечение не берёт. Гордые люди. Пенсию почему-то не получает.

– Кто он? Откуда родом?

– Не знаю, сэр. Он очень молчалив. Его музыка не нравится нашим людям. Зато когда приезжают такие гости как вы, я тут же зову его.

– Он приходит, играет, а после моя жена кормит его и даёт немного денег. И по праздникам он много играет.

Замолкли звуки скрипки. Но через малое время они возникли вновь. Теперь это была иная мелодия. Непохо­жая ни на что. Весёлая, искристая, разудалая.

– Я где-то слышал эту мелодию, – вдруг воскликнул маленький Мак, – убей меня Бог слышал, очень давно. Да, да в Чикаго, лет двадцать тому назад. Точно! И играл её нам один русский. Виртуозный скрипач. Да я ж вам в доро­ге упоминал о нём, мой генерал, – сказал Мак, обращаясь к Джеймсу Гарфилду, – это тот самый рекомендованный мною Линкольну, профессинальный военный. Но как эта музыка оказалась здесь?

– Том, нельзя-ли его позвать к нашему столу, – произ­нёс Джеймс.

– Будет исполнено, сэр. Эй, Джон! Тебя приглашают мои гости. Выйди, пожалуйста, к нам.

Из тёмного угла медленно выдвинулась полная фи­гура невысокого мужчины. Смычок уверенно прыгал по струнам, толстые короткие пальцы легко скользили по грифу. Голова была покрыта шляпой с широкими поля­ми, так что лица почти не было видно.

– Что вам угодно, господа, – густым низким голосом произнёс мужчина, не переставая играть. Явственно слы­шался акцент.

– Извините, сэр. Вы не могли-бы представиться, – промолвил Мак.

– Конечно. Второй раз с разницей в двадцать лет ува­жаемый Джордж Бринтон Макклелан, – послышался голос из-под шляпы.

То что произошло затем скорее можно было сравнить со взрывом бомбы.

– Это вы, Джон! Генерал Турчин – в один голос вос­кликнули, вскочив с кресел, и Макклелан и Гарфилд, – как вы оказались в этой дыре.

– Как наказание божее, видимо, – отвечал снявший шляпу полный человек, – иначе и не назовёшь.

На них смотрели спокойные ясные глаза из-под широкого нависшего лба. Уверенный взгляд много повидавшего человека.

Чуть позже три боевых генерала прошедшей Гражданской войны сидели в холле небольшой гостиницы и поначалу оживлённо, часто перебивая друг друга, бесе­довали.

– Джон – картинно воздев руки, быстро и жестко рубил слова маленький Мак, – я вскоре после войны покинул Чикаго, но мои друзья писали, что вы вдруг бросили и уютный дом и хорошую работу, наконец, своих друзей. Куда-то ис­чезли. Ни одно го письма, ни одного известия за пятнад­цать лет. Исчезли с Надин, прекрасной женщиной, люби­мицей нашего общества. Мы были уверены, что вернулись на родину. Не могли только понять почему так таинствен­но. А вы оказались здесь… в этом грязном салуне.

– Ну что поделаешь, Мак. Позвольте мне вас так назы­вать, как ранее в Чикаго. Все мы вершители своих судеб. Да, был дом, работа, милые добрые люди нас окружали. Но как-то однажды пришли другие люди. И как мне пока­залось искренне попросили помочь в покупке земли, не­дорогой естественно, для организации польской колонии.

Турчин вдруг замолчал. И видимо решившись, продолжил.

– Хорошо! Если уж зашел разговор и если вы позволи­те занять мной этот вечер, то я расскажу всё по порядку.

– Несомненно, мой генерал, – воскликнул Гарфилд, почувствовав как остро необходимо высказаться человеку, – ещё в пору нашего трагического знакомства, тогда в 1862 году, мне было очень интересно узнать как вы поя­вились в американской армии и вообще в Америке.

– Извольте, генерал. Если только это не просто веж­ливое любопытство. Мы с Надин прибыли в Нью-Йорк осенью 1856 года, – начал Джон Турчин. Как и почему прибыли – это другая история. Молодые, полные надежд. Конечно, были средства. Купили большую ферму на Лонг Айленде. Была реальная мечта – заняться земледелием. Ведь все мои предки землепашцы. Это у меня в крови… растить хлеб, разводить скотину. Решили заняться тор­говлей мясо-молочными продуктами. Всё вложил в дело. И как вы думаете, сколько просуществовала наша фер­ма, – Турчин широко и печально заулыбался, – всего пол­тора года. Полностью разорился, поставив всю продукцию одному оптовику с оплатой после продажи. Доверился, обрадовавшись предложенной высокой цене. Обманул тот оптовик. Пришлось влезть в долги. А тут грянул кри­зис. В результате всё отобрали. И как котят вышвырнули на улицу. Это был страшный урок.

– Курите. Это ямайские сигары, – предложил Гарфилд.

– Нет сэр. Спасибо! Сердце пошаливает в последнее время. Видимо сказывается ранение.

Турчин с тоской посмотрел на сигары, вдохнул аро­матный дым и повернулся к старому другу.

– Мак, не могу поверить глазам. Третья встреча за четверть века и каждый раз как какое-то знамение. Мы наслышаны о твоих успехах. Ты нынче губернатор Нью Джерси. Посылали тебе в тот год поздравительную теле­грамму. Видимо затерялась или помощники не сочли нуж­ным показать.

– Извини, Джон! Не припомню. Наверное не получал её, – маленький Мак виновато улыбнулся.

– Вы и меня извините за многословие. Здесь не с кем перекинуться словом. А так хочется выска­зать всё что накипело за долгие годы одиночества. Кому как не вам, боевым товарищам.

Он обвёл взглядом собеседников, глубоко вздохнул и продолжил.

– В общем поняв, что в бизнесе не светит удача, ре­шили пробиваться инженерной службой. Я ведь окончил Академию генерального штаба в России и имел непло­хой опыт в строительстве инженерных сооружений. Ну­жен был гражданский диплом и мы перебрались в Фи­ладельфию. Там закончили колледжи – я инженерный, а Надин медицинский. Кстати, это был первый в Амери­ке колледж для женщин. Мне повезло. Предложили ме­сто архитектора в небольшом городе Маттун. Это здесь неподалёку, в Иллинойсе. Там и началась эра нашего возрождения. Интересная работа, новый дом. Осво­ил язык. Появились друзья, общество занятных людей. Даже стал принимать активное участие в политических делах. Именно там нас с Надин очень вдохновила про­грамма новой Республиканской партии. Вскоре стал её активным членом.

И как – то с той поры во всём везло. Бывает –же такое. Прошло немногим более года жизни в Маттуне и судь­ба дарит нам самый ценный подарок. Кажется в конце 1859 года наш маленький захолустный городок посещает большое начальство во главе с вице-президентом илли­нойской железной дороги… г-ом Макклеланом. С вами Мак. Помните!

– Ещё-бы Джон! Как сегодняшний день. Такая неожи­данная встреча. Я вам позже, Гарфилд, расскажу подроб­ности. Это достойно пера Бальзака.

– Вы себе не представляете господа, что творилось со мной, когда я увидел выходящим из поезда вас, Мак. Вторая встреча и где? Да и вы были потрясены. Мы обня­лись как два брата, не видевшие друг друга десятки лет. Ещё бы! Увидеть здесь человека, с которым столько време­ни провёл вместе в С. Петербурге. В то счастливое время глубокомысленных и безответственных бесед. Ведь когда счастлив, господа, согласитесь, об ответственности не ду­маешь. Некогда.

– В общем уже в начале следующего 1859 года мы с Надин, благодаря вам, Мак, оказались в Чикаго в пре­красном доме среди новых друзей. Нас захватила новая работа. Надин впервые испробовала себя медсестрой в больнице. Порой приходила страшно уставшая и её боль­шие серые глаза как-то укоризненно смотрели на меня и наполнялись слезой. Из жалости к себе.

– Я трудился инженером топографом на железной дороге. В то время она интенсивно строилась, проклады­вались новые линии, проектировались мосты, виадуки, меняли рельеф местности. Везде был нужен мой неза­менимый теодолит. Ежедневно. Мотался как угорелый по центральным штатам, а приезжая знал, что встретит меня любимая женщина и друзья. Музыка и беседы. По­рою острые, но всегда искренние, захватывающие душу. Господи, какое это было счастливое время!

– В один из таких вечеров, помнишь Мак, ты пред­ставил меня в ту пору мало известному адвокату А. Лин­кольну. Высоченный, аскетически сложенный, он тогда работал юрисконсультом дороги. Очень религиозный человек, обладающий глубокими знаниями и огром­ным ораторским талантом и как мне показалось позже внутренне одинокий… Зажигательные речи адвоката невольно привлекали и уже вскоре мы искренне про­никлись его идеями. Я активно включился в политиче­ские события на стороне, естественно, Республикан­ской партии.

– Счастливое время, Мак. Кто мог предвидеть тогда и президентство яркого юрисконсульта железной дороги, и кровопролитную войну, и моё пребывание в этом за­штатном городке… Самые счастливые мои годы.

Джон Турчин замолчал. Как-то сник. Гарфилд, попы­хивая неизменной сигарой, внимательно смотрел на груз­ную обмякшую фигуру когда-то энергичного генерала. За­метил и мешковатый грязно-зелёного цвета сюртук с за­стёжкой на пуговицы, выглядывающую не первой свеже­сти желтую жилетку и помятые брюки. Увидел и аккурат­но наложенные заплаты на левом плече сюртука и немно­го разошедшиеся швы под рукавами. Джон поймал взгляд Гарфилда и смутился.

– Извините, господа, я не могу вас пригласить к себе.

– Ну что вы, генерал, – стараясь приободрить чело­века, произнёс Гарфилд, напомнив ему о боевом звании, – мы здесь проездом, всего на один вечер и всё же непонятно как вы оказались в этом городе. И вновь грустная улыбка озарила лицо скрипача.

– После войны вы все подались в большую поли­тику. А в моей судьбе видимо война стала наивысшим проявлением энергии. И когда она окончилась энергия внезапно иссякла. Как-будто взорвался вулкан, выплес­нул огонь, сжёг всё вокруг и осталась лишь голая холод­ная гора. Надо признать, что этому поспособствовало и ранение. В октябре 1864 года был вынужден уйти в от­ставку. Я вновь не знал что делать, чем заняться. Словно отняли любимую игрушку у ребёнка. Надин как могла старалась приободрить. Её тёплые руки и на этот раз вытащили меня. Она тогда написала вам, Мак. И вы вновь помогли. Вновь стал трудится на железной дороге, вновь зажил в Чикаго.

Но жизнь уже была иной. Инженерные работы вести уже не мог. Предложили пост патентного доверенного. Тихая работа. То милое довоенное общество отчасти ис­чезло, отчасти стало недоступным. Но я не жаловался. Оклад был неплохой, да и Надин устроившись в больницу недурно зарабатывала. В общем зажили. Вот только Го­сподь не давал нам детей и эта боль постоянно сопрово­ждала нас. Почти десять лет так прожили. Возник новый круг знакомств. К сожалению не тот, что радовал душу в довоенное время. Нет, нет я никого не укоряю. У каждо­го своя судьба, своя жизнь.

Но я следил за вами, и честное слово, радовался ва­шим успехам. Ты, Мак, пробовал себя в качестве прези­дента. Не удалось, но стал уважаемым сенатором, ныне губернатором. Вы, Гарфилд, тоже стали сенатором, те­перь вот надеетесь быть президентом. А рыжий Улисс пре­взошел всех, два срока прослужил на этом посту. Правда пишут, что успехи на гражданском поприще у него значи­тельно слабее нежели были на военном.

В общем жизнь текла медленно и размеренно. И ка­залось не предвидилось никаких препятствий, неожи­данностей. И видимо от однообразия стала посещать то­ска по России. По родным и близким.

Что с ними, как они там? Снился Петербург, друзья, балы. Ведь за эти годы ни одной весточки не было. Наверное все отвернулись по­сле моего бегства…Забыли нас. Эти мысли были и ранее, но как-то бледнели в вихре дел. А тут становилось тяжело. Пробовал писать. Опубликовал две книги о гражданской войне. Описал сражение под Чикамогой. Это здесь неда­леко, Мак. Ты встречал эти книги?

– Нет, Джон! К сожалению нет. Знаешь, как ушел на гражданку стали не интересны все эти военные ба­талии.

– Ну и слава Богу. Ты уж извини. Там есть страницы, где я тебя ругал за нерешительность. Помнишь, к каким жертвам это привело…А ведь введи тогда резерв и конфедераты сдались бы быстро.

Год за годом тихо старили нас с Надин. Душевным болотом медленно засасывая на дно. Но видимо провиде­нию был необходим ещё один всплеск в нашей судьбе. Вот тогда-то, в 1872 году, судьба и подкинула мне поляков. Помните, говорил о них в начале разговора. В основном это были политические беженцы из королевства Поль­ского, бежавшие после ряда восстаний в 1846-1863 го­дах, жестоко подавленных российскими императора­ми Николаем и Александром. Они просили помочь им в создании славянской колонии. Правильно рассчита­ли, что как заслуженному генералу гражданской войны и старому служащему железной дороги мне могут пойти навстречу с приобретением дешевых земель вдоль стро­ящихся дорог.

Да, эта идея тогда всколыхнула нас самым острым об­разом. Особенно возбудила мою Надин. Ты, Мак, навер­ное помнишь её.

– Несомненно Джон! Она блистала в нашем обще­стве и красотой и красноречием. Наши дамы, непривыч­ные к политическим дебатам, буквально шарахались от её острых слов, обличений женского неравноправия, язвительных сравнений. Если мне не изменяет память, то Линкольн в пору предвыборной компании даже пред­лагал ей поездки по штатам для привлечения избира­телей.

– Было и такое, Мак, – тихо отозвался скрипач, – но он позже отказался от этой идеи, да и английский её в то время сильно хромал.

В общем стали мы думать и гадать, где в нашем или соседних штатах найти земли. И пришла великолеп­ная мысль. В ту пору, как я говорил, шло интенсивное же­лезнодорожное строительство в наших краях. В проектах строительства обязательно входило создание станцион­ных зданий, ремонтных мастерских, депо и прочего об­служивающего дорогу комплекса производств. В том чис­ле строительства жилого, торгового, школьного и меди­цинского фонда для персонала, наделение приусадебны­ми участками и т.д. Под это по федеральному закону, ты это хорошо знаешь Мак, выделялись значительные масси­вы земель вдоль дороги. Дешевых земель. Теперь вы пони­маете мою мысль. Да, да! Я обратился к руководству Ил­линойской дороги с предложением передачи нам проекта любого станционного узла. В любой точке дороги, где на­мечалось его создание. Под мою ответственность.

Там мы планировали строительство славянской ко­лонии. Многие беженцы-поляки были строителями и ре­месленниками. Некоторые имели инженерное образова­ние. Я потратил массу сил, убеждая руководство дороги.

К сожалению вас уже не было в Чикаго, Мак.

Убедил! Мне пошли навстречу, учитывая и безупреч­ную работу ранее и умение организовать и руководить большими массами людей. Под полную личную ответ­ственность.

Господи, как мы радовались. На первом собрании ко­лонистов поляки предложили название посёлка. «Радом» – по имени древнего польского города, где во время недавнего восстания шли ожесточённые и кровопролитные бои, а по­сле подавления знаменитый городской костёл Св.Вацлава был превращён в тюрьму для ссыльных в Сибирь. Для вас это ни о чём не говорит, господа. Но для гордых и обездо­ленных поляков это было как возрождение.

А для нас с Надин как пробуждение. От долгой зим­ней спячки. Мы вновь радовались жизни, мы вновь были нужны людям. Их счастье было в наших руках. В общем, что говорить. Бросили хорошо оплачиваемые работы, пе­реехали в прерии, в палатки. Всё своё время и все нако­пленные средства вложили в строительство колонии. Ко­нечно, помогла дорога. Мои-то средства, вы понимаете, были мизерны. Дело пошло и уже через два-три года в ко­лонии жило более 200 семей.

А как радовалась моя Надин, когда открылись двери маленького уютного медицинско­го пункта и она стала его хозяйкой.

А через три-четыре года стал замечать…. что не ну­жен вдруг стал. Услышал как-то, что вот мол старый чуди­ло, святой благодетель, этакий европейский утопист, ста­рается переустроить мир, старается учить нас уму-разуму. Стал нервничать, взрываться по любому поводу. В ре­зультате перессорился со всеми. В общем, как говорится, хлопнул дверью. Обратно возвращаться в Чикаго гордость не позволяла. Взывать к вашей помощи не хотел.

Джон Турчин замолчал. Погладил привычным же­стом окладистую чёрную бороду. Внимательно посмо­трел на притихших генералов, как-бы проверяя восприя­тие слов. Гарфилд раскурил новую сигару и пряный дым завис в неподвижном воздухе гостиной. Он попросил от­крыть окно. Ворвался лёгкий тёплый ветерок. Освежил атмосферу. Мак подал знак и слуга вновь наполнил бока­лы, тем самым приглашая собеседников к продолжению разговора.